Возвращение
«Возвращение» – один из немногих прозаических опытов Лилии Абросимовой. Прототипом героя рассказа послужил её дядя, Александр Михайлович Тимошин. После войны он вернулся в Мончегорск и всю жизнь отработал на комбинате «Североникель».
«Домой, домой, домой!» – стучат колёса. Долгая дорога из Красноярска, с поезда на поезд, несколько суток ожидания, пересадок, нетерпения! И вот уже Архангельск. Теперь совсем немного, ещё совсем чуть-чуть осталось прошагать до деревни Бушково. Долгий северный день начала июля клонился к вечеру. По просёлочной дороге, весь серый от пыли, шёл солдат с войны, шёл из госпиталя, из глубокого тыла, где долечивался после ранения. Шёл к матери, туда, где она жила в эвакуации.
Он, Александр Тимошин, единственный из трёх братьев, уцелел, пройдя по дорогам войны с самого её начала и дойдя почти до фашистского логова. За эти годы был он не раз ранен, и вот в начале марта 45-го, уже в Германии, новое серьёзное ранение, опять госпиталя, а потом в тыл на долечивание. Победу встретил в Красноярске. Матери писал, что жив, чтобы ждали его. Мать и сестра Мария писали ему, что брат Николай погиб в 43-м в Синявино, а брат Георгий – в 42-м в деревне Окунева Губа в Карелии. А самая младшая сестрёнка 12 лет, эва-куированная с Марией и матерью, утонула, спасая подружку. Шёл Александр со слезами радости Победы и горя от потери братьев и сестры, с тяжёлым сердцем шёл, зная, каково горе матери. Сердце начинало неистово биться, когда представлял встречу с родными, почти пять лет не виделись…
Шёл Александр – простой вологодский парень, шёл, погружённый воспоминания… Не верилось, что всё позади: отступления и наступления, ненависть и злость к врагу, смерть и страдания, вера и надежда на Победу. Все эти годы глубоко в душе прятал он это бесконечно далёкое: домой!
Тишина теперь казалась неправдоподобной после военного ада, в ушах звенело и кровь стучала в висках: домой, домой, домой…
Дорожка вынырнула из перелеска, показались поля, на которых то тут, то там работали женщины. Завидев солдата, они замахали ему и побежали навстречу, окружили, обнимали, расспрашивая, куда да к кому идёт. Мать Александру Ивановну и сестру Марию знали все и плакали от радости, что живой сын идёт к матери. Но это уже потом, а пока Саша, имея лёгкий, весёлый характер, решил побалагурить:
– Иду к жене.
– К какой жене, кто она?
– Маруся Тимошина.
– Как? Да она же незамужняя!
– Да что вы? Как это она вам такое сказала? Ну, доберусь я до неё…
– Да как же она про мужа-то не сказывала? – недоумевали женщины.
Саша расхохотался:
– Вот, брат ты мой, как я вас провёл!
– Ах, так! – женщины чуть его не поколотили.
– Ой-ой, бабоньки, спина и рука у меня ранены, из госпиталя я!
Посмеялись, поохали.
– Беги, беги, тут недолго уже…
Поднявшись на очередной пригорок, Александр увидел деревеньку.
– Кажется, пришёл, — подумал он. Навстречу шёл старичок. Поравнялись, поздоровались, узнав, к кому идёт, старичок прослезился, указав домик на берегу речки:
– Иди, сынок, мать тебя ждёт, плачет по убитым сыновьям-то, по Анютке. Вот радость-то, один ты живой, вот радость-то…
После этих слов у него заныло внутри: «Мама, мама, может, и не узнает, ведь столько лет!» Тут уж он побежал, сердце бешено стучало, пот лил градом, застилая глаза и пробивая на лице дорожки в толстом слое дорожной пыли.
Вот и дом. Александр подошёл к окну, заглянул – внутри темно… Остановился на крылечке, руки дрожали, толкнул дверь, постучав. Вошёл. Мать лежала, прикрыв лицо платком. Кашлянул, она вздрогнула:
– Ой, тут вроде мужчина? Заходи, сынок. Далеко ли идёшь-то?
А сама залилась слезами, вытирая платком глаза и приговаривая:
– У меня двоих сыночков убили, а Сашенька ранен, живой, вот ждём его, не дождёмся, наверно, тяжело ранен, долго лечат. Слёзы говорить не давали. У Александра стоял ком в горле, ноги «приросли» к полу. В доме было темновато.
– Да ты проходи, солдатик, я сейчас самовар растоплю, скоро Маруся с работы придёт…
Александр слушал её, смотрел на её натруженные руки, на её суетливое хождение у печки и понимал, что она его не узнала.
– Отдохни, сынок, сейчас я тебе согрею воды, умойся. Далеко ли тебе идти?
Он еле выдавил:
– Да недалече ещё, баушка, – и не узнал своего голоса.
Ему подумалось: «Дождусь Марию с работы, потом уже вместе подготовим мать».
Тем временем мать вышла в сени, принесла чистое бельё, налила в таз воды.
– Вот на-ко рубашку Сашину надень… Скоро самовар закипит…
Пока он мылся, мать собрала на стол, бормоча и причитая.
Александр умылся, сел к окну, боясь взглянуть в её сторону, и стал поджидать Марию. И вдруг ему пришла мысль: «Губная гармошка – вот что выручит, военный трофей».
– Дай-ко сыграю тебе, баушка.
И заиграл потихоньку. Мать вышла из избы встретить дочь.
– Маруся, ты не пугайся, я солдатика пустила переночевать, утром пойдёт дальше. Мария подумала, что мать её разыгрывает:
– Ладно тебе, мама, шутить. Ведь это Саша вернулся…
Мать оторопела.
– Он же играет на гармошке, помнишь, писал, что научился играть?..
Договорить не успела, мать кинулась в избу.
– Саша! – и рухнула в дверях.
Тихонько шумел самовар у печи. Александр и Мария, уложив мать на кровать, привели её в чувство, оба рыдая и прося прощения.
– Как ты мог?! Как ты выдержал, не сказался матери?.. – повторяла Мария.
– Я не мог, не мог, видя, как она плачет и мечется, я боялся, тебя ждал. Прости, мамочка, прости, прости…
Мать смотрела на него, держала его раненую руку, улыбалась и плакала. Слёзы радости стекали на подушку…
Из материалов электронной семейной летописи «Живая память» Центра семейного чтения.
